Партизаны Гражданской войны

Рассказ коренного жителя села Петровское Козлова Виктора Ивановича, написанный им в сентябре 2024 г. о событиях Гражданской войны в селе.

***

Моя бабушка по материнской линии – Агафья Константиновна Пожалова (в девичестве Ракова) – родилась в 1888 году и, как часто водилось в те времена, вышла замуж едва ей исполнилось 18 лет.

В 1907 году в молодой семье Агафьи и Варлама родился первенец – Николай, а в 1914 году – Иван. Жили очень бедно. Варлам, хоть и был мастером на все руки, постоянной работы не имел, перебивался случайными заработками на барском дворе. Да и родители Агафьи, Константин Степанович и Елена Васильевна Раковы, жили не лучше – земли не имели скотину не держали, батрачили на барина за похлёбку да кусок хлеба.

Меж тем настал 1917 год. Осенью сменилась власть, но жить стало не легче. В народе ходили разговоры всякие: дескать нет теперь царской власти и барина больше нет, заживем теперь по-другому. А как заживём никто и не знал. За такими разговорами прошли зима с весной – ничего не поменялось в жизни крестьян. Уж думали брешут заезжие люди – и царь на месте, и барин, как всегда на тройке с бубенцами, приедет проведать своё поместье. Не случилось…

Летом 1918 года Варлам, сказав, что никто не придёт жизнь нашу менять пока сами всё в руки не возьмём, собрал десятка полтора мужичков и отправился с ними куда-то в сторону Тимашевки. Там собирались какие-то революционные силы. Все эти политические и военные баталии моя бабушка не понимала, а с вопросами к мужу не лезла, не до того было – на руках двое детей, уже большеньких, одиннадцати и четырёх лет, кормить их надо. Хотя вскоре муж вернулся в числе многочисленного отряда неравнодушных сельчан, большевистских активистов, желающих установить советскую власть и воевать за неё с оружием в руках, если будет на то необходимость.

В те недолгие дни замордованные и перебивающиеся с хлеба на соль жители села поверили в себя, в свои силы, в то, что скоро всё изменится в лучшую сторону. В бедняцких избах проходили стихийные собрания, где говорили о новой жизни, о новой власти. Пришла их рабоче-крестьянская власть. Власть-то пришла, да не установилась…

Варлам дома почти не бывал, всё решал с мужиками какие-то очень важные вопросы. А однажды пришёл с несколькими вооружёнными не знакомыми людьми и спрятал в доме довольно много оружия. Отец Агафьи и её дядя, Константин и Тит Раковы, как могли помогали во всех делах зятю. Много в селе в то время было не знакомых людей с оружием. Чем конкретно все эти люди занимались и что собирались делать дальше бабушка не знала, да и не хотела вникать. Только настало время и село опустело.

Ушли все вооружённые не знакомые люди. Ушли с ними и многие односельчане. Ушёл и Варлам, муж Агафьи Константиновны, а она осталась одна с детьми. Остались и братья Раковы – её отец и дядя. Хотя говорили им односельчане: — уходите, не пощадят вас белые, которые рано или поздно войдут в село. Константин и Тит семьи бросать не захотели. Сказали только: — чай не звери придут, люди, наши, русские. Помогли собрать обозы в дорогу, погрузили и хранившееся в доме Варлама оружие. Проводили до околицы, осенили уходящих (уходил отряд в сторону реки Зиган) и себя крестным знамением, да и вернулись к жёнам-детям.

Бабушка не помнит сколько прошло времени, но однажды вечером прибежала, запыхавшись к Агафье хорошо знакомая женщина.

— Бегите, — говорит. – Передай тоже самое своему отцу и его брату. Точно знаю (назвала имя) подготовил для беляков списки активистов, твои родные в него вошли, про тебя и детей твоих сказать не могу ничего. Сама думай – ведь Варлам, твой муж, партизан, да ещё и один из командиров. И ещё знаю – завтра до полудня здесь будут белые.

На том, крестясь, выскочила из сеней. Побежала моя бабушка в отцовскую избу. Не за себя боялась – за отца с матерью, за трёх сестрёнок младших. Да и у дяди семья большая. Собрали семейный совет. Константин Степанович, как глава семьи, решил все оставить как есть.

— Бежать, — сказал, — некуда, семьи наши здесь, не бросим мы вас, будь что будет. А ты, Олёна (он так называл свою жену, Елену. Именно через «О») иди с дочерью, поживи пока у неё, без мужской защиты ведь осталась. Хоть ты, если что, чем-то поможешь. Внуков, Ванюшку с Колей, береги.

Так и порешили. А ближе к обеду следующего дня в село действительно въехали белые. Многие из них разговаривали не по-нашему, вроде и похоже, а понять ничего нельзя было. Не знала тогда бабушка что это белочехи, вероятнее всего, были. К вечеру начались аресты. Продолжились и на следующий день. Увели и братьев Раковых. Всех запирали в каком-то сарае недалеко от конного двора. На улице, где жила бабушка, расположился штаб белогвардейцев. Туда арестованных водили на допросы. И не просто водили, а часто привязывали верёвкой за лошадь и так волокли по улице. В один день мимо её двора провели отца. Весь окровавленный, места живого не найти. Успела тогда Агафья задёрнуть занавеску на окне, чтобы мама не увидела отца в таком виде – и так вся белая как лунь стала.

По всему селу хозяйничали беляки, грабили, насиловали, не угодных запирали в сарай или, не церемонясь, расстреливали. Заходили несколько раз и в избу к Агафье. Бабушка Олёна в это время прятала свою дочь на печи — мало ли, молодая, красивая. А те, видя пожилую бабу с ребятишками, просто уходили, не забыв что-нибудь в доме перевернуть, а то и дверь вышибить. Видимо, всё-таки, не сказал врагу про бабушку и её мужа предатель. И отец с дядей не выдали. Своих дочек Елена Васильевна привела в тот же дом, к старшей дочери. Те тоже прятались от белых на печи.

Однажды не успела Агафья спрятаться вовремя, заметил мельком белогвардеец, вошедший в дом, как юркнул кто-то на печь. Приготовил нагайку и полез проверять. Старший сын бабушки, Николай, видя, как к ним на печь лезет какой-то дядька, испугался и начал сильно кричать и плакать. Хлестнул его белочех нагайкой и попал по большому пальцу правой руки, рассекая его до кости. Кровь хлестнула буквально ручьём. А беляк, почему-то, развернулся и вышел из избы. Шрам на этом пальце остался у Николая на всю жизнь.

Родные пытались кормить пленных, но все попытки каким-то образом передать еду очень жестоко наказывались. Пленные содержались практически без еды. Только видно было как иногда солдат заносит в сарай ведро с водой.

В один из августовских дней начали сгонять беляки всех жителей, стариков и детей, к конному двору, поближе к тому сараю где содержали пленных сельчан. Старались не пропустить не один дом – выгоняли всех, кой-кого даже тащили волоком, били нагайками, не щадили никого. Долго собирали. По всему селу стояли женский плач и детские крики, казалось само село стонет. Забрали и бабушку с детьми, сёстрами и матерью. Приволокли семью Тита, дяди бабушки.

Через какое-то время конники спешились. Их часть выстроилась в шеренгу недалеко от входа в сарай, где содержались пленники. Двое пошли к воротам, распахнули их. Толпа вскрикнула – за воротами стояли люди-призраки, окровавленные и оборванные, на людей мало похожие. Несколько человек еле держались на ногах, их поддерживали товарищи. Сколько их было бабушка сказать затруднялась, не помнила, говорила – в это время будто разум помутился. Коля, скучавший по деду больше всех, видимо узнал его, бросился было к родному человеку. Еле удержала его бабушка. Иначе бы быть беде…

Всех пленных буквально подтащили поближе к навозной куче. Грянула команда, и шеренга вооруженных солдат подняли и передернули ружья (винтовки), направив их на пленников. Командир поднял руку. Некоторые женщины в толпе упали без чувств, потеряв сознание. Другие попытались отвернуться. Но не тут-то было – кнутами солдаты заставили людей смотреть на казнь своих мужей, отцов, дедушек, братьев, запрещая отворачиваться и даже опускать глаза. Громче заплакали дети. Агафья ладонью закрыла глаза Коленьки, Ванюшку прикрыла подолом юбки – ни к чему им такое видеть.

Меж тем один из пленников попросился повернуться спиной к палачам, — грудь, говорит у меня очень уж болит. Не разрешили, только хлестнули нагайкой. И вот «Рука с плеча упала с противным звуком – «пли», и взвод им выдал пропуск в ту стороны земли» (В. С. Высоцкий). После залпа ещё живых добивали штыками. Закопали здесь же, закидав навозом. Людей разогнали так же жестоко, как и собирали. О прощании с покойными не могло идти и речи. Даже близко не разрешили подойти к расстрелянным.

Как пришла домой, бабушка не помнит. Очнулась уже вечером. Дети все были дома, на лавке сидела не шевелясь, как каменная, Елена Васильевна – Олёна. Некому её теперь так называть. Собралась и вместе с детьми ушла в свой дом. В дом, в котором они с Константином прожили больше тридцати лет душа к душе, родили пятерых детей. В этот дом одиннадцать лет назад вбежал зять Варлам, схватил в охапку Константина и Елену и как заведённый повторял, — сын ведь у меня родился, сын, а у вас внук. До поздней ночи девятого мая (1907г.) мужчины отмечали рождение первенца в семье. А ровно через тридцать восемь лет, в совсем уже другой майский день, не без помощи этого первенца, в нашу страну пришла Победа.

Родственники расстрелянных пытались всячески похоронить своих родных по-человечески. Да не тут-то было. Пытались даже подкупить солдат, чтобы те отдали тела. Да чем можно соблазнить озверевших вояк? Не вышло ничего. Как-то ночью одна семья (бабушка называла фамилию, да не помню я) попыталась выкрасть своего покойника. Поймали. Издевались прилюдно. В итоге сами чуть рядом не легли. Больше попыток не было.

Через какое-то время в село вернулась красная гвардия. Героев надо было похоронить со всеми почестями. Раскопали навоз, а людей там не узнать уже – прошло ведь толи неделя, толи две. Родственники узнавали их по остаткам одежды, по портянкам. Положили в гробы, обитые красным материалом. Несли их солдаты на винтовках. Похоронили возле церкви, где у православных в ту пору принято было хоронить самых знатных и уважаемых прихожан да духовенство. На их могилу до сих пор благодарные односельчане возлагают венки.

P.S. Про судьбу Варлама я больше ничего не знаю. Когда вернулся в село, где был, не знаю. В 1921 году у них родилась дочь Мария. Только из посторонних источников узнал, что умер он в 1923 году, пишут от ран. Не любила бабушка почему-то на эту тему разговаривать. Даже мама моя, её дочь, про это не знала ничего – и ей бабушка не рассказывала. Второй раз вышла она замуж в 1928 году. Родила сына Петра и мою маму Елену. Сыновья, Николай и Иван, воевали в Великую Отечественную Войну. Пришли оба с Победой. Хоть в этом Бабушке повезло. Видимо исчерпался лимит горя ещё в восемнадцатом году. По рассказам мамы знаю, что после революции им от власти, как семье партизана, достался барский дом. В войну пришлось поменять его на какую-то халупу – в придачу дали им два мешка картошки. На том и выжили. Голодно было в войну. После войны Николай трудился на железной дороге. Во время войны бандиты убили его семнадцатилетнего сына. Умер Николай Варламович Пожалов на девяностом году жизни. Иван Варламович работал всю жизнь шофёром, скончался в 79 лет. Бабушка дожила до 86 лет и скончалась в 1974 году. Похоронена на кладбище в родном селе – в Петровске.

Основную часть этой истории рассказала мне моя мама – Елена Парфиловна Козлова, дочь Агафьи Константиновны Пожаловой, а она слышала от своей мамы. Кое-что слышал от дяди – Пожалова Николая Варламовича. Что-то я помню с детства по рассказам самой бабушки.

В. И. Козлов

2024 г.